Москва, рубеж 60-70-х годов прошлого века. На улице в условленном месте стоит маленькая девочка. Ей на вид около 5-ти лет, она приехала с папой из Вильнюса. Девочка выполняет важное политическое задание, хотя и не догадывается об этом...
Москва, рубеж 60-70-х годов прошлого века. На улице в условленном месте стоит маленькая девочка. Ей на вид около 5-ти лет, она приехала с папой из Вильнюса. Девочка выполняет важное политическое задание, хотя и не догадывается об этом...
Но вначале предыстория, которую нам поведала семейный врач из Вильнюса Даля Якайте, дочь диссидента Станисловаса Якаса.
Д. Якайте: «В 1962 году будущего друга моего папы – Вацлава Севрука – выгнали из Вильнюсского университета. Он учился на филологическом факультете Вильнюсского университета и решил организовать нелегальную группу студентов. И за это его вычеркнули из списков студентов и положили в психиатрическую больницу. Написали диагноз «шизофрения». Его там немножко полечили, как и всех инакомыслящих, и потом перевели на завод счетных машин в рабочий коллектив «на перевоспитание». И вот в 1963 году он «на перевоспитание» попал в руки моего отца, Стасиса Якаса. Уже много лет спустя мой папа всегда смеялся, говоря: «Неясно, кто кого перевоспитал».
Станисловас увидел, что Вацлав – совсем не больной человек. Каким-то образом наставнику удалось добиться повторной психиатрической экспертизы своего подшефного. И бывают же чудеса: диагноз «шизофрения» был отменен! Потом они подружились, и эта дружба длилась до самой смерти… Вацлав читал диссидентскую литературу и заразил Стасиса «крамольными» мыслями.
Д. Якайте: «Где-то в 1966-1967 году они уже начали ездить в Москву к тамошним диссидентам – к Сахарову, Красину, Киму – и получали от них разную литературу. Меня в это дело папа ввел, когда мне было где-то 4 или 5 лет. Он меня брал в Москву с собой, в поезде наматывал на моё тело эластичные бинты и под эти эластичные бинты клал диссидентскую литературу, микрофильмы. В Москве подводил меня к одному месту, к памятнику, и туда кто-то приходил меня забрать. Только позже я узнала, что ходила в две квартиры: одна квартира была Андрея Сахарова, а другая квартира была Якира и его зятя Юлия Кима».
Девочка, естественно, не понимала всю важность и опасность своей миссии. Поездки в Москву она воспринимала как приключения. Кто не мечтает хоть ненадолго оказаться в большом городе, просторном, с настоящим метро! Нравились и папины московские знакомые – добрые, заботливые дяди. Особенно дядя Андрей, который постоянно угощал ее вкусными конфетами…
Д. Якайте: «С меня там всю эту литературу снимали, потом меня кормили, поили, несколько часов держали у себя, и потом свою литературу на меня наматывали. Я надевала шубку и уходила. Так мы и ездили. Папа говорил, что 5 или 6 раз он со мной ездил. Потому что за квартирой Сахарова уже очень сильно следили, хотя и никто не понимал, что эта девочка там делает, когда приходит и уходит».
Своей самой главной миссией Станисловас Якас считал то, что ему удалось привезти в Литву копии секретных протоколов к пакту Молотова-Риббентропа. Доставлял он на родину и правозащитное издание «Хроника текущих событий». А из Литвы вез материалы о политической ситуации в республике, о репрессированных ксендзах.
Д. Якайте: «На мне был перевезен материал о Здебскисе. Еще о Казлаускасе тоже...»
Конечно, сегодня некоторые вольны морализировать: как можно было рисковать благополучием собственной дочери? (Кстати, точно так же до сих пор некоторые обвиняют Наталью Горбаневскую: как, мол, она могла выйти на демонстрацию в 1968 году с грудным ребенком в коляске?). Даля Якайте не осуждает отца – наоборот, гордится им. Хотя и согласна с тем, что папа и его друг порою вели себя легкомысленно.
Д. Якайте: «Они были в то время так наивны, эти молодые диссиденты (им было обоим по 30 лет – и Вацлаву Севруку, и моему отцу), что они об этой литературе говорили по телефону. Антанас Терляцкас говорил им: «Будьте осторожны», - но они не слушали. Они думали, что никто за ними не будет следить, никто не будет знать, если они между друзьями будут эту литературу распространять. А когда начались аресты, выяснилось, что и среди друзей было много завербованных людей. И даже среди наших родственников, которые приезжали и жили у нас как студенты».
Последние полтора года до ареста (а арест произошел в 1972 году) Станисловас и Вацлав уже чувствовали слежку, знали в лицо своих филёров. У них появился своеобразный азарт.
Д. Якайте: «Знаете, была такая игра – кто кого перехитрит: или кагебисты Вацлава и моего отца, или они кагебистов. Доходило до курьезных случаев. Когда мой отец однажды куда-то опаздывал, он подбежал к машине, которая постоянно стояла у нашего дома, и сказал: «Ребята, вы всё равно за мной поедете, давайте подвезите меня».
«Игры» со спецслужбами закончились в январе 1972 года. В квартирах у обоих друзей были проведены обыски. Вацлова Севрука арестовали сразу, а Якасу велели придти на следующий день. Всю ночь он и его маленькая дочь разрезали на мелкие части улики – микрофильмы с антисоветскими материалами.
Д. Якайте: «Это началось в январе, а 27 ноября уже был последний день суда, и папа получил два года. И то получил два года только благодаря совету. Ему предоставили адвоката, но папа отказался от него. Адвоката звали Григорий Иосифович Гавронский. Папа отказался от его услуг, потому что считал, что это тоже человек КГБ. Но Гавронский позвонил моему папе и сказал: «Давайте встретимся на Валакампяйском мосту» (потому что и Гавронский жил на улице Жирмуну, и мы там жили). И вот они встретились, и адвокат посоветовал, чтобы всю вину взял на себя один человек. Потому что если это дело будет признано групповым, то всем будет плохо. И тогда папа с Севруком прикинули, у кого из них меньше детей, кто самый старший из детей, - и я оказалась самая старшая. В результате папа решил всю вину взять на себя. А Севрука признали недееспособным, и ему назначили психиатрическое лечение».
После принудительного лечения Вацлаву Севруку разрешили уехать на Запад. Он оказался в США. Когда в Советском Союзе началась перестройка, Стасис Якас пытался добиться возвращения своего друга. Даже обращался за поддержкой к старому знакомому – академику Андрею Сахарову.
Д. Якайте: «Папа просил, чтобы Сахаров помог ему вернуть Севрука в Литву. Но никак не удавалось. Только в марте 1994 года при помощи литовских организаций за рубежом Севрук вернулся на родину. Но получилась следующая ситуация. Когда он уезжал в 1974 году, он был гражданином Советского Союза. А когда он вернулся в 1994 году, он был никем. Он был гражданином несуществующей страны. Советского Союза не было, а гражданином Литвы он не был. Ему разрешалось только месяц пробыть здесь, в Литве. И вот представьте себе: он вернулся оттуда, и Литва его не приняла! Он должен был вернуться обратно! Но за это время мой отец постарался, чтобы ему дали гражданство Литвы. Гражданство Литвы в порядке исключения было предоставлено 14 июня 1994, но Вацлав Севрук уже не узнал этой новости. 2 июля он покончил с собой – бросился под автобус в Нью-Йорке».
А через 20 дней скончался и его друг Станисловас Якас. Так трагично завершились судьбы людей, сражавшихся с советским Левиафаном…
Даля Якайте – прирожденная связная. В малолетстве она, сама того не ведая, помогала передавать за рубеж крамольные материалы. И сейчас она тоже связная. К счастью, уже без всякого риска.
В свое время судьба свела госпожу Далю с представителями литовской эмиграции в Бразилии. В 20-30-х годах прошлого века многие литовские граждане в поисках лучшей доли отправлялись в эту далекую латиноамериканскую страну. Там оседали, пускали корни, обзаводились детьми, внуками, правнуками. Даля Якайте помогает этим новым бразильцам увидеть родину предков и найти родственников.
Д. Якайте: «Прошлым летом мы организовали приезд в Вильнюс группы литовской общины Бразилии. 18 человек приехали. Потом мы искали родственников в Шяуляйском районе, в деревне Рамучяй. О наших поисках написала газета «Шяулю краштас». Еще мы искали родственников в Тракайском районе, в деревне Погулянка...»
Поисковые работы привели госпожу Далю к литовским старообрядцам, с которыми она очень подружилась и сейчас часто приезжает в одну из деревень на храмовые праздники.
Д. Якайте: «Я интересовалась общиной, которая жила в Ибенай. Ибенай раньше состояли из двух частей, которые назывались Преображенская слобода и Никольская слобода. И вот две бразильские семьи искали там своих родственников, в том числе семья Бураковых. Младший член семьи – Винициюс – даже приехал в Литву. Мы нашли его родственников. Эта встреча произвела на него такое впечатление, что он даже начал учить литовский язык. А я ему говорю: «Ты – русский. Ты из староверов. Это очень старая община в Литве. Ты должен гордиться, что ты – русский. Давай учить русский язык!» И он теперь, в дополнение к литовскому, изучает еще и русский язык. И он пишет мне по-русски!»
Обратите внимание: эти русофильские речи произносит человек, чей отец всю жизнь боролся против политики Москвы и который пострадал от Москвы. Нет ли в этом противоречия?
Д. Якайте: «Мой папа был человеком очень широкого кругозора. Он принимал все национальности и все религии. Он дружил и с евреями, и с русскими, и с поляками, и никогда не было никаких проблем. Наоборот: если кто-то плохо говорил или о русских, или о евреях, - он всегда защищал. Так вот эту толерантность я только частично переняла от своего отца».
В биографии Станисловаса Якаса хватало и других парадоксов и невероятных совпадений. Прямо как в кино!
Д. Якайте: «Мой отец был партийным. Он вступил в КПСС в 1965 году, потому что верил, что ему удастся создать партию в партии, сплотить группу инакомыслящих людей, - и так изнутри поменять партийные порядки. Когда в 1972 году против него возбудили уголовное дело, то, конечно, из партии исключили. А когда его реабилитировали, то предложили восстановить членство в коммунистической партии. Но он уже не хотел больше восстанавливаться там.
И еще одна интересная деталь. На суде моего отца общественным обвинителем был Миколас Бурокявичюс. И когда отцу предоставили последнее слово, он сказал Бурокявичюсу, который его очень яро обвинял: «Посмотрим, пройдут года, и, может быть, я буду присутствовать на вашем суде». И так и случилось! Двадцать лет спустя папа был свидетелем на суде Миколаса Бурокявичюса! Так что история любит пошутить…»
